Дэниел Киз. До некоторого времени это имя не говорило мне ничего. Потом вспомнилось, что когда-то слышал историю об американце-убийце, которого оправдали, признав психически нездоровым. Синдром «множественной личности», или «диссоциативное расстройство личности»: он не ведал, что творил, потому что это творил кто-то другой внутри него… И вот ко мне пришла эта книга – The Minds of Billy Milligan (1982), ныне переведенная уже на 14 языков.
При этом на русском, как я понимаю, не существует «эталонного» перевода, я нашел как минимум два: А. Бойкова и А. Костровой (Киз Д. Множественные умы Билли Миллигана. М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2002, ISBN: 5-699-03903-1, 5-81420101-0) и Ю.Л. Федоровой (Киз Д. Таинственная история Билли. М.: Эксмо, 2014, ISBN: 978-5-699-77053-3). Я прочел (точнее – прослушал в аудиоверсии, в озвучке Вячеслава Герасимова) первую.
Странная книга. Написана на основе биографии реального человека, достоверность которой никто не возьмется подтвердить. В фокусе – реальное психическое расстройство, о сути которого ученые поныне ведут споры. Описывает переживания, сам факт которых в большой степени (по словам самого Киза) – литературный домысел.
Ни одного однозначного ответа, ни одной внятной ноты в аккорде книги. И все время это настойчивое выныривание из романа в «реальность»: был ли Уильям Стенли Миллиган психически больным – или только хорошим актером? Было ли от него приглашение Кизу на написание книги? Справедливые ли решения выносились судом в отношении Билли?..
Я преодолел эту невнятицу, сняв со своей повестки наличие у героя реального прототипа. То есть попросту так: я, в конце концов, читаю роман. И рассуждать об этой книге считаю уместным только как о художественном произведении. В остальном пусть разбираются судьи и врачи.
Если мыслить так, то художественно книга кажется не очень сильной. Местами затянутой (всего – более 500 страниц), страдающей повторами, иногда недостаточно тонкой. И в, казалось бы, самом главном – внутреннем мире героя с таким психическим расстройством – мне не хватило живописи этого внутреннего мира: взаимодействия этих 24 личностей, что жили в нем, настоящих конфликтов между ними. Ведь это же бескрайнее поле для художника: двадцать четыре – в одном. Подумать только, как с этим жить?..
Меня не покидает мысль, что книга не только не потеряла бы, а может, даже выиграла бы, если бы личностей в Билли Миллигане было не 24, а, скажем, пять или шесть: Артур (британец, интеллектуал и ментор «семьи»), Рейджен (югослав, отчаянный здоровяк, защитник), Адалана («нежелательная личность», лесбиянка), Кристин (3-летняя девочка, «дитя для угла», любимица «семьи») и – собственно «исконный» Билли, хронический суицидник с покалеченной с детства психикой, мечущийся от яростной ненависти ко всему миру до жажды ласки и любви, от страха перед жизнью, полной страдания, до желания трезво и спокойно изучить ее, решить этот остроумный ребус, чтобы оценить изящность задумки… Ведь уже такой Билли, постоянно расщепляющийся на четыре личности и вновь синергетически сплавляющийся в целое, – бездна для произведения искусства, для игры, для размышлений. Интересно уже то, что каждый из этих пяти (разве что за исключением Кристин) то робок и нежен, то агрессивен и опасен – если не для других, то для себя.
Сюда еще надо было бы добавить Учителя, но в моем восприятии этот образ постоянно сливался то с Артуром, то с «истинным» Билли Милиганом, то просто воспринимался как сумма личностей. Мне трудно его отделить, но художественно он, наверное, был бы нужен.
Рефлексия по поводу одной жизни – уже слишком много. По сути, на этом построена вся литература, всё искусство. Есть великолепные художественные примеры на тему раздвоения личности, кстати, эффектно отыгранные Голливудом: «Бойцовский клуб» (1999 – по одноименному роману Чака Паланика (1996)), «Остров проклятых» (2010 – по одноименному роману Денниса Лихэйна (2003)) и многие другие. Но чтобы кто-то брался за разделение (уже распыление почти) личности на 24 части – я таких примеров не помню.
И понятно, что это эксперимент очень рисковый: слишком велико искушение сделать все части личности совсем разными – ведь это почти бесконечный ресурс, чтобы сказать всё, сразу – всё. Раз уж про кино – это такой шанс для актера показать все грани своего таланта: «Манифесто» (2016), «Тайна семи сестер» (2017) и др. – это не про расщепление личности, только лишь один актер сразу в нескольких ролях, но ведь какое раздолье для создателей!
А Билли Миллиган – особый случай: не просто 24 разных личности, а «семья». Когда пошел слух, что будут снимать фильм по этой истории с ДиКаприо в главной роли, главная шутка была: ну уж теперь точно Оскар (у него тогда еще не было), уж один-то образ из 24-х точно выстрелит. Да и без шуток: кому такое сыграть, как не ему… У него есть гениальный опыт «ненормального» подростка в «Что гложет Гилберта Грейпа?» (1993; тоже, кстати, экранизация одноименного романа) или, скажем, убедительная роль слетевшего с катушек миллионера в «Авиаторе» (2004), ну и «Остров проклятых» опять же…
Однако все пошло не так: в 2016 году сняли низкобюджетный по меркам Голливуда (9 млн долл.) «Сплит» (собравший, впрочем, почти 280 млн в мире) только лишь «по мотивам» книги, сыграл Джеймс МакЭвой (ДиКаприо, кажется, даже рядом не стоял в кастинге, т.к. режиссер изначально рассматривал Хоакина Феникса), Билли стал Кевином, а психологическая драма – триллером. Если в книге преступления стали поводом и фоном драмы, то в кино драма стала фоном для хоррора.
Ничего не хочу сказать плохого о МакЭвое, но «Сплит», по-моему, – это большая потеря для Лео и книги, зрителей и читателей. И самая большая неудача – в «перевоплощениях». Все эти юбки и каблуки, «Звери» и ползанья по стенам, «Орда» (?!) – вся эта киношная визуалка плюс плохая игра девчонок-пленниц свели на нет эмпатию в отношении главного героя, которую давала книга. Но к фильму – какие претензии? Там режиссер решал свои задачи, вписывал это кино в трилогию, и фильм этот в общем-то – отдельное от книги произведение. Наверное, по-своему хорошее.
В романе запомнилась сцена: Аллен, единственный курящий сигареты, делает несколько быстрых затяжек, прежде чем уступить место в круге другому члену «семьи». Это написано без нажима, парой слов вскользь, на уровне нюансов – вот что заставляет верить художественному миру и хотеть сочувствовать герою. Дэниел Киз по образованию – психолог, и именно такие полутона могли бы сделать роман по-настоящему великолепным. Однако таких сцен в книге не очень много.
Знаю, какие могут быть возражения. Мол, нельзя-таки отрывать роман от реальной истории Миллигана. Ведь ясно, что этот факт многое прибавляет к восприятию. Скажем, разве резали бы так по нервам строки «И в окно не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать», если бы не было известно, что курок всё же был нажат? Или стал бы бестселлером роман Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», если бы не был основан на истории реальной жизни? И ведь, в конце концов, и Улицкая, и Киз сами ясно, акцентированно дали понять, что эти связи реального и художественного важны, а «судить художника нужно по законам, им самим установленным»…
Наверное, это правильные возражения. Я принимаю их рассудочно. Но по гамбургскому счету – это костыли: выбивать их – жестокость, но и использовать их – знак слабости художественного текста как такового. Впрочем, меня вполне устраивает мысль, что моя оценка никому не навредит: литературные Штайн и Миллиган – вполне успешные литературные проекты. А Маяковский если и даст мне по морде где-нибудь в другой жизни, то, я уверен, беззлобно – так, для порядку, чтобы не поминали всуе и не затаптывали сапогами его выстланную последней нежностью боль.
После «Множественных умов Билли Миллигана» почти сразу была другая книга – «Цветы для Элджернона». Здесь всё – случайность: взялся по рекомендации и даже не сразу понял, что автор – тот же Дэниел Киз. И только когда (уже закончив книгу) стал шерстить Интернет, обнаружил, что эта книга – первый роман Киза (1966), написанный на основе одноименного успешного рассказа, причем обе книги (рассказ и роман) были отмечены премиями и сделали Киза известным. А Миллиган был уже сильно после. Но я рад, что ознакомился с этими текстами именно в такой последовательности.
«Цветы для Элджернона» тронули и оставили после себя тонкий аромат Литературы.
Здесь много интересных мне нюансов. И больше всего впечатляет даже не то, что Чарли Гордон – слабоумный, и я как читатель переживаю его историю «изнутри». Дэниел Киз, изучавший психоанализ, работавший с людьми с нарушенным интеллектом, в лабораториях, что называется, «в теме» – и этот опыт лишь укрепляет уникальный мир романа, делает его цельным, настоящим. Вот уж где вовсе ни к чему говорить о прототипах, реальных сюжетах и т.п. Но главная ценность романа не в этих умелых и продуманных декорациях; «мягкая фантастика» тоже, конечно, только средство.
Тонкость я вижу в том, что и в этой книге речь тоже идет об особом раздвоении личности, только на уровне текста. Точнее, тут действует сразу целый ряд двойников Чарли – как бы разные его воплощения, вариативные копии.
Во-первых, за Чарли постоянно подсматривает другой Чарли – он сам, маленький, униженный, любопытный, замкнутый, неполноценный мальчик, с глубоко вросшим в него комплексом, подаренным, надо полагать, матерью и сестрой.
Во-вторых, это Элджернон – «умный мышь», собрат по эксперименту, маленькая модель Чарли.
В-третьих, это два разных Чарли: слабоумный уборщик сортира в пекарне – и гений, владеющий несколькими десятками языков (в том числе мертвых), выдающийся исследователь, способный заткнуть за пояс любого ученого и в конце концов обнаружить и научно обосновать ошибку в эксперименте, объектом которого он стал.
Интересно, что Чарли так и не стал «нормальным»: стремительное превращение дурачка в гения с IQ=180 практически лишило его возможности достичь своей главной цели – «быть как все». И вот тут на сцене появляется еще несколько его двойников – те самые «нормальные» люди, такие же, как он, работники пекарни. Образчики того, кем был бы Чарльз Гордон, не будь у него проблем с развитием интеллекта.
Какие они? Они плоско шутят и в любой момент готовы поглумиться над беззащитным и доверчивым Чарли, воспользоваться им, даже побить его. Они систематично и бессовестно воруют у тех, кто безусловно доверяет им как своим детям. Они начинают ненавидеть Чарли, когда он выводит их из зоны комфорта, и изгоняют его, как хищники, со своей территории. А еще эта золотая профессура, которая начинает грызню за еще не врученные лавры: пока меряются, пардон, чей вклад в эксперимент больше, на поверку оказываются недостаточно компетентными, близорукими, тщеславными.
В итоге неудачный эксперимент не только никого не осчастливил, но только повысил концентрацию несчастий: помутившийся разум матери не просветлел, сестра на грани срыва, Алиса Кинниан (учительница) страдает, отец Чарли сына не узнает, Элджернон умирает – и сам Чарли, на последних страницах уже почти неспособный фиксировать свое угасание, через какое-то время, конечно, тоже умрет.
Постепенно во мне созрела мысль – в общем, не новая, но в очередной раз удивительная, – что ведь эти книги не про «ненормальность». Эти книги – про нормальность, но воспринимаемую и оцениваемую не изнутри, а как бы со стороны. Это как всё то же любимое мною «остранение»: мы в повседневной жизни не замечаем, не видим, не можем давать объективных оценок. Только узнаём объекты краем глаза, а дальше дорисовываем по опыту – и в итоге не видим, а только мыслим их. Для критичной оценки этого недостаточно, для этого нужен сторонний судья – максимально объективный. А что может быть максимально сторонним по отношению к «нормальности»? Ненормальность.
Интересно в этом смысле, как поворачивается история Билли Миллигана: книга описывает суд над «ненормальным», а в конечном счете всё наоборот – ведь это «ненормальность» Билли выносит оценку тому, что принято считать нормальным. Всем этим судьям, не верящим, не желающим верить, всем этим ухарям-прокурорам, конгрессменам, пытающимся заработать на Миллигане политические очки…
Еще очевиднее это в случае с Чарли: на всю книгу там практически один вызывающий симпатию «нормальный» герой – его отец. Ну, может быть, еще страстотерпица-Алиса, но она персонаж «пограничный» в смысле профессиональной деформации.
И знаете что: ведь лучше было бы оставаться Чарли слабоумным. Таким он был несомненно симпатичным, по-своему талантливым, по-своему милым и даже по-своему умным. Но стоило ему захотеть стать «нормальным» – и всё разрушилось.
Я решил проверить гипотезу – пробежался мысленно по памяти, вспоминая тех, кто еще работал с темой «ненормальности». Первым пришел на ум другой американец – Уильям Фолкнер с гениальным романом «Шум и ярость» (1929). Это очень сильный роман. Я настаиваю: гениальный. И, конечно, тут же помчались соответствия с книгами Киза: Бенджамин (Бенджи) – ровесник Чарли на начало романа и так же, как Билли, в глазах окружающих опасен – набросился на девочку, за что был кастрирован. Но сколько в «Шуме и ярости» полутонов, сколько таких ценных для художественного мира иносказаний. Как сначала «от Кэдди пахнет свежестью» и как потом «от Кэдди очень резко пахнет фиалкой» (или как-то так, не помню точно) – и этого уже хватило, чтобы тонко, пастельными красками живописать судьбу Кэдди – ее превращение из чистой, нежной девушки в распущенное и во всех смыслах несчастное существо. Одним штрихом – целая история. Это чудесно. И – да, всё вокруг Бенджи печально: растраты, самоубийства, беда. «Нормальность» терпит крах. Впрочем, ведь и «ненормальность» тоже…
Второй пример, сразу следом – «Идиот» Достоевского. Пример не совсем честный, потому что роман написан с вполне ясной установкой: Достоевский рисовал «положительно прекрасного человека». Христа. Тут и говорить нечего: банкроты в романе – все. Нечестный это пример еще и потому, что масштаб Достоевского, конечно, не в пример масштабам Киза. Достоевский истинно велик, и «Идиот» – вечная книга, что уж сравнивать.
Мысль, тем не менее, подтвердилась, но осталось пустоватое послевкусие, будто чего-то мне у Дэниела Киза не хватило. Идея звучит шире, чем текст обоих романов. Сказал себе: не буду сравнивать с великими, давай слегка опустим планку, двинемся к современности поближе, чтобы играть, так сказать, на одном поле. На ум пришла «Школа для дураков» (1973) Саши Соколова. Тут я прямо растерялся: это ведь тоже – однозначно гениальный роман, написанный великолепным языком. Это же просто жемчуг русской литературы. Киз явно проигрывает всем.
Порывшись в памяти еще, я накопал книгу, похожую по калибру, пусть и несколько притянутую тут за уши: роман «Гений» (2016) Алексея Слаповского. Пусть ее герой не то чтобы «ненормальный», скорее – странный и способный неожиданно преображать окружающих его людей. Вот примерно равный масштаб по реализации, и гипотеза моя тут тоже вполне приложима. Правда, я все-таки не назвал бы «Гения» большой литературой, а вот «Цветы для Элджернона» – метит в высшую касту.
Напоследок вспомнились опять фильмы: «Человек дождя» (1988), «Форрест Гамп» (1994 – вновь снятый по одноименному роману Уинстона Грума (1986))… Всё любимое, всё гениальное и всё – о том, как мир не выдерживает критики. И главное – чьей критики? «Ненормальности»!
Понимаю, тема «что вообще считать нормальным» – опасная и бесконечная. Сознательно не погружаюсь, огрубляю и схематизирую. Если на секундочку отбросить политкорректность и толерантность, всем ясно, что такое «норма». И вот получается, что норма-то с гнильцой. Искусство сажает ненормальность на место третейского судьи – и у нормы не находится убедительных аргументов, чтобы доказать свою состоятельность.
Ну, или находится, но ровно настолько, чтобы нормой не стала сама ненормальность. Ведь это будет уж совсем беда…
(На обложках: «Корабль дураков» Иеронима Босха и «Крик» Эдварда Мунка)
